Родерик Барристер всерьез размышлял о том, чтобы взять Куру с собой в Англию. У девушки был необыкновенный талант, и, кроме того, она доставляла радость в постели. Впрочем, в качестве партнерши на сцене она уже не годилась. Несмотря на то что ее потенциал был далеко не исчерпан, она многократно превосходила его. Публика в Австралии боготворила Куру, она намного чаще выходила на сцену под аплодисменты, и с этим Родерик мог жить. В Лондоне же, вне всяких сомнений, его освистают; на этот счет он иллюзий не питал. Если он возьмет с собой Куру в Англию, свое будущее ему придется строить с ней. Он может остаться ее учителем и импресарио. Родерик полагал, что сумеет привязать ее к себе настолько, что без его совета она не примет ни одного ангажемента и не подпишет ни одного контракта на запись пластинки. Как бы там ни было, девушке всего восемнадцать; ей нужен старший друг, который будет направлять ее и выторговывать хорошие договоры. Это может принести приличные деньги, возможно, даже больше, чем когда-либо смог бы заработать пением сам Родерик. В принципе, все свидетельствовало в пользу этого — если бы только не его страстное, непреодолимое желание стоять на сцене!
Родерик любил сцену. Ему нравилось чувствовать предвкушение, когда поднимается занавес, тишину в зале за миг до того, как зазвучит музыка, и аплодисменты — в первую очередь аплодисменты! Если сейчас он выберет Куру, ему уже никогда не испытать этого. По крайней мере напрямую; конечно, он еще мог бы стоять за кулисами и переживать успех выступлений Куры. Но ведь это не одно и то же! Это была бы жизнь из вторых рук, выступление во втором ряду. И если быть до конца честным, Родерик понимал, что не готов к этому. Вот если бы Кура встретилась ему лет на пять позже. Но пока еще у него была красивая внешность, которая всегда помогала ему получить ангажемент. Возможно, будет новый контракт такого рода, нужно просто искать. Возможно, ему посчастливится вскоре поехать в Индию или Африку!
Стоя на сцене, Родерик забывал о своих размышлениях и планах. Аплодисменты были лучше и удовлетворяли сильнее, чем все остальное, даже секс. И чем больше он отставал в пении от Куры, тем быстрее уходила его любовь к юной женщине. Если это вообще была любовь, а не обычная страсть.
Когда завершилось последнее выступление, он окончательно понял, что не возьмет Куру. Пусть делает карьеру в Новой Зеландии! У нее наверняка получится. И если когда-нибудь потом она приедет в Лондон, возможно, он даст ей еще один шанс.
Главное — не рассердить ее, когда он скажет ей об этом. А говорить об этом лучше позже.
Гвинейра пришла на прощальный концерт в Крайстчерче вместе с Марамой, матерью Куры. В принципе, она хотела взять с собой Джеймса, Джека и, в первую очередь, маленькую Глорию. Марама непременно хотела снова свести мать и дитя. Однако Джеймс категорически отказался платить за пение Куры, а Джек ни в коем случае не хотел подвергать Глорию ее влиянию.
— Может быть, она начнет плакать, когда Кура запоет, — заявил мальчик. — Но мы уже давно этого не пробовали. Может быть, на этот раз она промолчит, а потом Кура решит, что у нее талант. Никогда не знаешь, что ей в голову взбредет. Что мы будем делать, если она вдруг захочет взять Глорию с собой в Англию?
— Но ведь она ее мать… — слабо возразила Гвин.
Джеймс недовольно покачал головой.
— Джек прав, я согласен с ним. Кура никогда не заботилась о ребенке. Но теперь Глория подросла и стала такая хорошенькая… А Кура… мало ли что придет ей на ум… Лучше не рискуй. Если Кура захочет увидеть дочку, пусть приезжает в Киворд-Стейшн. Корабль в Англию уходит не завтра.
Гвинейра сочла его аргументы обоснованными. Однако Марама осталась при своем мнении, считая, что нужно хотя бы попытаться заинтересовать Куру Глорией. Однако Джек решил эту проблему по-своему: утром перед поездкой в Крайстчерч он исчез вместе с малышкой. С недавних пор он сажал ее в седло перед собой, и поэтому поиски были бессмысленны. Оба уже могли быть за много миль от фермы.
— Я его выпорю, когда вернется, — не очень убедительно пообещал Джеймс, провожая женщин, наконец собравшихся уезжать. При этом он подмигнул Гвинейре. Вероятно, он скорее поздравит сына.
Марама, редко бывавшая в Крайстчерче, вскоре забыла о небольшом разочаровании и сосредоточилась на путешествии. Женщины говорили о погоде, овцах и о том, как развивается Глория, — у них осталось уже совсем немного общего. Марама недавно вернулась в свое племя, учила детей читать и писать, но еще больше — петь и танцевать. Она была признанной тохунга и любила своего мужа. Новые книги из Англии, новые открытия и политика уже не интересовали ее так, как раньше, когда она жила в Киворд-Стейшн вместе с Курой.
Однако поездка прошла в полной гармонии. Они рано приехали в Крайстчерч, и у них было достаточно времени для того, чтобы освежиться перед концертом. Конечно же, они не отказались бы повидаться с Курой, но встречи не получилось. Считалось, что певцам нужно сосредоточиться перед выступлением. Вместо этого Гвин встретилась в фойе с Элизабет Гринвуд и ее младшей дочерью Шарлоттой. Гвин невольно улыбнулась. Миниатюрная блондинка была почти точной копией маленькой Элизабет, которую Гвин впервые увидела на пароходе «Дублин».
— Я так хочу услышать вашу Куру, мисс Гвин! — радостно объявила Элизабет, когда женщины присели выпить чаю. — О ней столько говорят! Все восхищаются ее пением!
Гвинейра кивнула, но чувствовала себя при этом не очень уютно.
— Люди всегда были от нее в восторге, — сдержанно ответила она.