— Но Томас! — удивленно воскликнула Илейн. Его аргументы были настолько абсурдны, что, несмотря на напряженность ситуации, она едва не рассмеялась. — Меня ведь никто здесь не видит! С тех пор как я отъехала от Лайонел-Стейшн, я не встретила никого, кто мог бы счесть мое поведение неприличным!
— Зато я считаю его неприличным, — холодно заявил Томас. — И только это имеет значение. Я ничего не имею против того, чтобы ты время от времени каталась — вместе со мной, на спокойной лошади. Но одна ты с фермы больше не уйдешь. Мы друг друга поняли?
— Но я всегда каталась одна, Томас. С детства. Ты не можешь запереть меня!
— Не могу? — холодно поинтересовался он. — Вижу, начинаются обычные игры. Кто знает, что или кого ты здесь искала. А теперь идем, мы поговорим об этом позже.
Мужчины взяли Илейн в кольцо, словно она была сбежавшим пленником, которого поймали и теперь вели обратно в тюрьму. Внезапно окружающий пейзаж перестал ей казаться неописуемо прекрасным. Вместо этого горы встали перед ней подобно стенам темницы. А Томас в течение всего пути к дому ни разу не обратился к ней. Трехчасовая дорога обратно прошла в полном молчании.
Арама и Пита, ждавшие ее в конюшне, приняли у нее поводья Хана. На лице парней, особенно Арамы, читалась искренняя тревога.
— Не стоило вам так долго кататься, миссис Лейни, — тихо произнес он. — Я опасался чего-то подобного, но думал, мужчины вернутся только завтра. Но не бойтесь, мы не расскажем, что вы помогали нам с овцами.
Илейн с удовольствием сама поставила бы коня в стойло, как и вчера, но Томас позвал ее в дом.
— Переодевайся, чтобы ты хотя бы к столу вышла, как подобает леди!
Дрожа, Илейн сбежала в гардеробную. К счастью, Паи уже приготовила для нее платье и быстро помогла ей зашнуроваться.
— Мистер Томас… возмущен? — осторожно спросила она.
Илейн кивнула.
— Я не выдержу этого, — прошептала она. — Он хочет запереть меня, а я не могу так…
— Ч-ш-ш… — Паи, которая только что причесывала ей волосы, провела рукой по щеке, успокаивая госпожу. — Не плакать. Этим горю не поможешь. Я по приюту знаю. Иногда дети плакали, но это не помогало. К этому привыкаешь, миссис Лейни… ко всему можно привыкнуть.
Илейн казалось, что она вот-вот закричит, если еще раз услышит эту фразу. Она скорее умрет!
Зои ждала всех с лицемерной улыбочкой.
— И ты вернулась, Илейн! Как хорошо! Может быть, в ближайшие дни ты снова будешь уделять мне немного больше времени. Неужели тебе так нравится проводить время, перегоняя скот с собакой…
Илейн стиснула зубы. Томас бросил на нее ледяной взгляд.
— Раньше я тоже немного каталась, — бодро продолжала Зои, пока подавали еду. Сегодня она практически в одиночку вела разговор за столом. Томас, как и прежде, молчал, а Джону, похоже, было интересно наблюдать за молодыми супругами. — Ты только представь себе, Лейни, у меня даже была лошадь, когда я приехала сюда. Но потом мне надоело. У господ ведь нет времени сопровождать леди на прогулке. И Джон продал лошадь…
Это еще что такое? Предупреждение? Или Зои уже предвкушает, что Томас наверняка продаст любимую Баньши Илейн, как только животное окажется в Лайонел-Стейшн? Теперь Илейн поняла, почему ее кобылка не поехала с ними. Дело не в том, что жеребенку было бы тяжело проделать столь далекий путь, — просто Томас во что бы то ни стало хочет привязать Илейн к дому.
Эмере, маорийка, как обычно, молча обслуживала сидевших за столом господ. Но она тоже внимательно смотрела на Илейн. А ночью заиграла флейта пекорино. Илейн попыталась не слушать призрачный голос, но он звучал ближе обычного, и заглушить его не могли даже самые толстые шторы.
В эту жуткую ночь Илейн впервые попробовала подмывание уксусом. При этом она стонала от боли. Она и без того едва дошла до ванной после того, как Томас «поиграл» с ней, яростнее и сильнее, чем когда-либо. Жуткие мелодии флейты Эмере, казалось, еще больше распаляли его ярость.
Когда он наконец ушел от нее, Илейн почувствовала, что больше всего на свете ей хочется забраться под одеяло, пока не отступит боль, но затем вспомнила об указаниях Ингер, позволявших предотвратить нежелательную беременность. Потому что нельзя, чтобы у нее появился ребенок. Ни в коем случае!
Брак Уильяма и Куры Мартин стал странным с тех пор, как Кура узнала о своей беременности. Казалось, молодая женщина злится за что-то практически на всех обитателей Киворд-Стейшн. Кура все дни проводила в одиночестве, в лучшем случае с Хизер Уитерспун. Она почти перестала играть на рояле, и голоса ее не было слышно уже на протяжении нескольких недель. Гвинейра переживала, а Джеймс и Джек отдыхали.
— Блаженный покой! — радовался Джеймс в вечер своего возвращения из Квинстауна, потягиваясь в кресле. — А ведь раньше я очень любил музыку! Но теперь… не делай такое лицо, Гвин! Пусть дуется. Может быть, все дело в беременности. Говорят, беременные женщины становятся странными.
— Большое спасибо! — отозвалась Гвинейра. — Почему ты не говорил мне об этом раньше? Когда я носила Джека, ты заявлял, что беременность красит меня! О том, что я странная, и речи не было.
— Просто ты чудесное исключение, — смеясь, ответил Джеймс. — Поэтому я и влюбился в тебя с первого взгляда. И Кура снова возьмет себя в руки. Будем надеяться, что теперь до нее наконец-то дошло, что брак — это не игрушки.
— Она ужасно несчастна, — вздохнула Гвин. — И злится на всех нас, а больше, конечно, на меня. А ведь я действительно предоставила ей выбор…