— Я хотела стать певицей. У меня меццо-сопрано. Но потом у меня приключилась любовь…
— И мир оказался лишен такого чуда, как вы! Богиня искусства не должна была этого допустить… — Родерик льстил девушке, хотя ни на миг не поверил в ее выдающийся талант. Очередная женщина, преувеличивающая ценность взятых ею трех уроков игры на фортепьяно… Но некоторым из них он был готов дать возможность несколько часов насладиться своим гением. — Мы пробудем здесь еще неделю, и если вдруг вы передумаете… — милостиво произнес он, — то сможете спеть мне.
Легко пританцовывая рядом с Уильямом, когда они шли через фойе, Кура сияла.
— Уильям! Я всегда это знала! Я знала, что могу петь в опере! Импресарио сказал, что я должна хотя бы разок спеть. О, Уильям, я должна сделать это! Завтра же! Может быть, мне совершенно не нужно это долгое обучение. Думаю, мы можем просто поехать в Лондон, и я спою, а потом…
— Сладкая моя, я с удовольствием позволил бы тебе это, но завтра мы должны возвращаться на ферму! — Уильям принял это решение довольно спонтанно, еще во время третьего бокала виски. — Там начинается стрижка. Я нужен там, я не могу бросить миссис Гвин и остальных с этой прорвой работы…
— Ах, они двадцать лет справлялись без тебя! — заметила Кура и была отчасти права. — Ну же, дай мне хоть один день! Позволь мне спеть этому мистеру Барристеру, а потом… Потом посмотрим… — Кура взяла его за руку, и Уильям вновь почувствовал надежду на сказочную ночь в ее объятиях.
Он поцеловал ее, едва они вошли в комнату, и почувствовал, что прав, когда она жадно ответила на его поцелуй. Постепенно он спустился губами ниже, к ее шее, поцеловал область декольте, которую открывал вечерний наряд, и начал стягивать с нее платье.
— Боже мой, Кура, ты так прекрасна… люди будут готовы платить любые деньги, только чтобы увидеть тебя на сцене, и неважно, будешь ты петь или нет, — хриплым голосом прошептал он.
Кура дала ему раздеть себя. Она стояла перед ним обнаженная, позволяя гладить и целовать свое тело, и наконец опустилась на кровать, после чего его губы коснулись внутренней стороны ее бедер, затем принялись ласкать ее интимную зону. Она застонала, негромко вскрикнула и быстро достигла высшей точки наслаждения. Не помня себя от счастья, она обхватила руками его голову, стала гладить по волосам, касаться его груди своими волосами.
— Подожди… — с трудом произнес Уильям. — Подожди, я должен снять брюки… — Ему казалось, что его член вот-вот порвет ткань. Наконец он сорвал с себя брюки, освободился и хотел, чтобы Кура села сверху, была над ним, хотел войти в нее… стать с ней единым целым, как часто бывало раньше. Но Кура решительно отстранилась.
— Кура, ты не можешь… — Уильяму понадобилась просто нечеловеческая сила воли, чтобы не схватить ее за длинные распущенные волосы, не притянуть к себе, не сжать ее плечи и не взять силой. Это уже слишком, это просто слишком…
Но Кура непонимающе посмотрела на него.
— Я же сказала тебе, что больше не хочу этого делать. Особенно теперь, когда есть шанс, что я смогу петь. Я не хочу еще одного ребенка!
Уильям, пошатываясь, встал с постели. Если сейчас он останется, то возьмет ее силой! Разве он мог предполагать, что она практически доведет его до оргазма, а потом вынудит спать с ней, как брат и сестра. Эрекция постепенно спадала, но ему нужно было освободиться. Он уйдет, найдет ванную и поможет себе сам, а потом… может быть, найдется другая комната. Но как будет неприятно спрашивать об этом у администратора…
По пути в ванную он встретил Хизер Уитерспун. В обычной ситуации Уильям испытал бы неловкость, ведь он был не совсем одет. Но она спокойно и понимающе улыбнулась. При этом она тоже была одета совершенно по-домашнему. Уильям окинул ее взглядом. Волосы спадают на плечи, ноги босы. И лицо Хизер просветлело, когда она увидела его.
— Мистер Уильям! Тоже не можете уснуть? Как прошел прием?
Поверх шелковой ночной рубашки на ней был только легкий халат. Под ним отчетливо прорисовывалась грудь, свободная от корсета и скучных старомодных платьев, и фигура у нее была довольно женственная. Взгляд ее манил, губы влажно блестели, глаза сияли.
Думал Уильям недолго. Он обнял ее.
На следующее утро Уильям практически не оставил Куре времени на завтрак. Когда он вернулся в ее постель, удовлетворенный любовью с Хизер и пьяный от виски, стояла уже поздняя ночь, но жена спала крепко и сладко. Куре была неведома ревность: для этого она чувствовала себя слишком уверенно. И теперь она сильно протестовала против отъезда, но настоять на своем не сумела.
— Этот парень все равно не будет тебя слушать, просто будет похотливо разглядывать, — заявил Уильям своей возмущавшейся жене. — Сделает он это или нет, совершенно неважно. А стрижку без меня они начать не могут. То есть… могут, конечно, но я потеряю лицо перед работниками фермы. Как это будет выглядеть? Будущий хозяин Киворд-Стейшн цепляется за подол несостоявшейся дивы, а остальные должны делать за него всю работу!
Своими словами о том, что она — несостоявшаяся дива, Уильям очень сильно задел ее за живое, за что был вознагражден спокойной дорогой домой. Кура замкнулась в себе и молчала, лишь перекинулась парой слов с Хизер. При этом они ехали быстро. Легкую полукаретку тянула упряжка из двух кобов, к тому же за последние годы дороги стали гораздо лучше. Уже давно не нужно было думать о том, где остановиться на ночлег во время путешествия из Крайстчерча в Холдон.
Путешественники вернулись в Киворд-Стейшн в тот же день, к вечеру, и Уильям, почти ликуя, оживленно заявил, что будет принимать участие в стрижке. На следующее же утро он возьмет на себя наблюдение за тем, как будут перегонять овец в загоны для стрижки. Ночь он начал с пары бокалов виски — а закончил ее в постели Хизер Уитерспун.