Рай на краю океана - Страница 88

— Я так не думать… — заметила Моана.

Экономка накрывала на стол, когда Уильям спустился вниз с известием об исчезновении Куры. После этого она сразу же пошла наверх, чтобы проверить ее вещи, и никто ей не препятствовал. Моана работала в этом доме уже более сорока лет, она воспитывала Мараму и Пола, и Кура для нее была тоже вроде собственной внучки, капризной и довольно избалованной.

— Она взять большая сумка, все красивые платья, и вечерние тоже. Это похоже на большой путешествие.

Родерик Барристер собрал труппу на репетицию незадолго до последнего выступления в Крайстчерче. Нужно еще раз порепетировать этот квартет из «Трубадура»; постепенно он начинал его раздражать, поскольку его Азучена становилась все хуже и хуже. Девочка чувствовала, что от нее хотят слишком многого, очень страдала от насмешек других певцов… а потом еще и это… вскоре придется что-то делать с этим. Родерик спрашивал себя, как с ним могло такое случиться. До сих пор ни одна из многочисленных любовниц не забеременела от него; по крайней мере ему никто не говорил.

При этом кошмарное выступление малышки в «Трубадуре» было еще терпимым — хуже была сцена из «Кармен». Лучше всего ее вообще вычеркнуть из репертуара и поискать что-нибудь другое. Может быть, «Ла Травиата» подойдет; это они с Сабиной могут спеть. Хотя роль для нее тоже будет тяжеловата, да и не очень-то похожа она на чахоточную…

— А если мы переставим женщин немного вперед… — размышлял он вслух, — тогда их будет слышно немного лучше.

— Или мужчины могли бы просто петь потише, — злобно заметила Сабина. — Пиано, друг мой. Это должно получаться и на высоких нотах, если называешь себя тенором…

К раздавшемуся после этого воплю протеста со стороны актера, исполняющего роль Луны, и собственному возмущению Родерика примешалось хихиканье танцоров, которые постепенно готовились к выступлению.

А потом вдруг откуда-то из зрительного зала раздался чудесный голос:

— L’Amour est un oiseau rebelle, que nul ne peut appivoiser…

Кармен, Хабанера. Но в исполнении гораздо более сильного голоса, чем у маленькой танцовщицы. Эта певица тоже была не идеальна, но здесь не хватало только шлифовки, постановки голоса, немного образования. Голос сам по себе был блестящим.

Родерик и остальные певцы удивленно, с напряжением смотрели в зал. А затем увидели девушку. Прекрасную, в лазурно-голубом платье, с забранными наверх волосами, сколотыми испанским гребнем, — так, как, должно быть, это делала Кармен. За ее спиной стоял мальчик-маори.

Кура-маро-тини спокойно и самоуверенно спела свою песню до конца — или она уже видела восхищение в глазах своих слушателей? По крайней мере певцы на сцене, а танцоры за сценой не могли сдержаться, когда Кура закончила, и больше всех маленькая меццо-сопрано, которая, наверное, увидела в ней конец своим мучениям, и Родерик Барристер. Эта девушка была просто мечтой — сказочно красивой, с ангельским голосом, который поразил его!

— Мне нужен ангажемент, — выдержав паузу, сказала Кура. — А вам, судя по всему, нужно меццо-сопрано. Вероятно, мы сможем договориться, не так ли?

Она двусмысленно облизнула губы, держась при этом по-королевски. Ее руки играли с воображаемыми кастаньетами; она подготовилась к своей роли Кармен. И она обведет этого импресарио вокруг пальца так же, как цыганка своего Дона Хосе.

Глава 11

Мысль о том, чтобы ни в коем случае не забеременеть, полностью завладела Илейн. Иногда ей казалось, что это стало идеей фикс, потому что, если как следует подумать, беременность могла укрепить положение молодой женщины в доме Сайдблоссомов. По крайней мере Джон не считал необходимым докучать ночными визитами беременной женщине. Вместо этого он все чаще уходил из дома, и чем сильнее округлялся живот Зои, тем меньше надоедал своим присутствием и супруге, и остальным домашним. Его «дела» часто приводили его в Ванаку, иногда в Данидин или даже в Крайстчерч. Кроме того, он неотрывно следил взглядом за Эмере и время от времени по-хозяйски прикасался к ней. После чего женщина-маори бросала на него взгляды, полные плохо скрываемой ненависти, но Илейн предполагала, что ночью она приходила к нему. Когда она сама не спала, то часто слышала звуки в коридорах, призрачные шорохи, как будто кто-то с трудом выбирался из дома. При этом Эмере обычно двигалась очень плавно, величаво, покачивая бедрами, но в дни, следовавшие за такими ночами, она казалась заметно напряженной. А потом Эмере играла на путорино, и это было верным доказательством того, что именно она ночами выходит из дома, вместо того чтобы после ужина уйти в свою комнату, как остальные слуги. Она извлекала из маленького экзотического инструмента странные звуки, очень сильно напоминавшие человеческие голоса, и это пугало Илейн, она начинала нервничать, словно флейта отражала ее собственные мучения. Она боялась даже шевельнуться из страха, что Томас проснется, услышит эту игру, потому что, судя по всему, музыка Эмере всякий раз пробуждала в нем особенно сильную ярость; он вставал, резко закрывал окно и задвигал тяжелые шторы, пытаясь заглушить звуки. После этого Илейн больше не слышала флейты, но Томас, похоже, продолжал слышать ее и принимался ходить из угла в угол, как тигр в клетке. Если же Илейн осмеливалась заговорить с ним, он выплескивал свою ярость и возбуждение на нее. Поэтому молодая женщина пыталась заблаговременно позаботиться о том, чтобы приглушить все звуки. Вот только после этого в комнате становилось душно и жарко, и Томас, удовлетворившись Илейн, распахивал окно, и ей вновь нужно было опасаться игры Эмере. Потом закончилось и это. Фигура Эмере начала округляться так же, как и Зои, и Джон оставил ее в покое.